Неточные совпадения
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла
в комнату больного и, неторопливо
повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла
в свою свежую молодую
руку остов его огромной
руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
— Ах, ужаснее всего мне эти соболезнованья! — вскрикнула Кити, вдруг рассердившись. Она
повернулась на стуле, покраснела и быстро зашевелила пальцами, сжимая то тою, то другою
рукой пряжку пояса, которую она держала. Долли знала эту манеру сестры перехватывать
руками, когда она приходила
в горячность; она знала, как Кити способна была
в минуту горячности забыться и наговорить много лишнего и неприятного, и Долли хотела успокоить ее; но было уже поздно.
Алексей Александрович задумался, как показалось приказчику, и вдруг,
повернувшись, сел к столу. Опустив голову на
руки, он долго сидел
в этом положении, несколько раз пытался заговорить и останавливался.
Молодой человек, у которого я отбил даму, танцевал мазурку
в первой паре. Он вскочил с своего места, держа даму за
руку, и вместо того, чтобы делать pas de Basques, [па-де-баск — старинное па мазурки (фр.).] которым нас учила Мими, просто побежал вперед; добежав до угла, приостановился, раздвинул ноги, стукнул каблуком,
повернулся и, припрыгивая, побежал дальше.
Она взяла огромную черную
руку и привела ее
в состояние относительного трясения. Лицо рабочего разверзло трещину неподвижной улыбки. Девушка кивнула,
повернулась и отошла. Она исчезла так быстро, что Филипп и его приятели не успели повернуть голову.
— Я видел, видел! — кричал и подтверждал Лебезятников, — и хоть это против моих убеждений, но я готов сей же час принять
в суде какую угодно присягу, потому что я видел, как вы ей тихонько подсунули! Только я-то, дурак, подумал, что вы из благодеяния подсунули!
В дверях, прощаясь с нею, когда она
повернулась и когда вы ей жали одной
рукой руку, другою, левой, вы и положили ей тихонько
в карман бумажку. Я видел! Видел!
Он разжал
руку, пристально поглядел на монетку, размахнулся и бросил ее
в воду; затем
повернулся и пошел домой.
Женщина стояла, опираясь одной
рукой о стол, поглаживая другой подбородок, горло, дергая коротенькую, толстую косу; лицо у нее — смуглое, пухленькое, девичье, глаза круглые, кошачьи; резко очерченные губы. Она
повернулась спиною к Лидии и, закинув
руки за спину, оперлась ими о край стола, — казалось, что она падает; груди и живот ее торчали выпукло, вызывающе, и Самгин отметил, что
в этой позе есть что-то неестественное, неудобное и нарочное.
Слышал, как рыжий офицер, стоя лицом к солдатам, матерно ругался, грозя кулаком
в перчатке, тыкая
в животы концом шашки, как он,
повернувшись к ним спиной и шагнув вперед, воткнул шашку
в подростка и у того подломились
руки.
Размышляя об этом, Самгин на минуту почувствовал себя способным встать и крикнуть какие-то грозные слова, даже представил, как
повернутся к нему десятки изумленных, испуганных лиц. Но он тотчас сообразил, что, если б голос его обладал исключительной силой, он утонул бы
в диком реве этих людей,
в оглушительном плеске их
рук.
Она вскочила с места, схватила его за
руки и три раза
повернулась с ним по комнате, как
в вальсе.
— Я и сам говорю. Настасья Степановна Саломеева… ты ведь знаешь ее… ах да, ты не знаешь ее… представь себе, она тоже верит
в спиритизм и, представьте себе, chere enfant, —
повернулся он к Анне Андреевне, — я ей и говорю:
в министерствах ведь тоже столы стоят, и на них по восьми пар чиновничьих
рук лежат, все бумаги пишут, — так отчего ж там-то столы не пляшут? Вообрази, вдруг запляшут! бунт столов
в министерстве финансов или народного просвещения — этого недоставало!
— Сергей Петрович, неужели вы ее погубите и увезете с собой?
В Холмогоры! — вырвалось у меня вдруг неудержимо. Жребий Лизы с этим маньяком на весь век — вдруг ясно и как бы
в первый раз предстал моему сознанию. Он поглядел на меня, снова встал, шагнул,
повернулся и сел опять, все придерживая голову
руками.
Нехлюдов достал бумажник, как только смотритель отвернулся, но не успел передать десятирублевую бумажку, как. смотритель опять
повернулся к ним лицом. Он зажал ее
в руке.
— Господа, — начал он громко, почти крича, но заикаясь на каждом слове, — я… я ничего! Не бойтесь, — воскликнул он, — я ведь ничего, ничего, —
повернулся он вдруг к Грушеньке, которая отклонилась на кресле
в сторону Калганова и крепко уцепилась за его
руку. — Я… Я тоже еду. Я до утра. Господа, проезжему путешественнику… можно с вами до утра? Только до утра,
в последний раз,
в этой самой комнате?
— Доложите пославшим вас, что мочалка чести своей не продает-с! — вскричал он, простирая на воздух
руку. Затем быстро
повернулся и бросился бежать; но он не пробежал и пяти шагов, как, весь
повернувшись опять, вдруг сделал Алеше ручкой. Но и опять, не пробежав пяти шагов, он
в последний уже раз обернулся, на этот раз без искривленного смеха
в лице, а напротив, все оно сотрясалось слезами. Плачущею, срывающеюся, захлебывающеюся скороговоркой прокричал он...
Митя встал и подошел к окну. Дождь так и сек
в маленькие зеленоватые стекла окошек. Виднелась прямо под окном грязная дорога, а там дальше,
в дождливой мгле, черные, бедные, неприглядные ряды изб, еще более, казалось, почерневших и победневших от дождя. Митя вспомнил про «Феба златокудрого» и как он хотел застрелиться с первым лучом его. «Пожалуй,
в такое утро было бы и лучше», — усмехнулся он и вдруг, махнув сверху вниз
рукой,
повернулся к «истязателям...
Она вдруг так быстро
повернулась и скрылась опять за портьеру, что Алеша не успел и слова сказать, — а ему хотелось сказать. Ему хотелось просить прощения, обвинить себя, — ну что-нибудь сказать, потому что сердце его было полно, и выйти из комнаты он решительно не хотел без этого. Но госпожа Хохлакова схватила его за
руку и вывела сама.
В прихожей она опять остановила его, как и давеча.
— Не беспокойтесь, прошу вас, — привстал вдруг с своего места на свои хилые ноги старец и, взяв за обе
руки Петра Александровича, усадил его опять
в кресла. — Будьте спокойны, прошу вас. Я особенно прошу вас быть моим гостем, — и с поклоном,
повернувшись, сел опять на свой диванчик.
Вдруг лошади подняли головы и насторожили уши, потом они успокоились и опять стали дремать. Сначала мы не обратили на это особого внимания и продолжали разговаривать. Прошло несколько минут. Я что-то спросил Олентьева и, не получив ответа,
повернулся в его сторону. Он стоял на ногах
в выжидательной позе и, заслонив
рукой свет костра, смотрел куда-то
в сторону.
Раз ночью слышу, чья-то
рука коснулась меня, открываю глаза. Прасковья Андреевна стоит передо мной
в ночном чепце и кофте, со свечой
в руках, она велит послать за доктором и за «бабушкой». Я обмер, точно будто эта новость была для меня совсем неожиданна. Так бы, кажется, выпил опиума,
повернулся бы на другой бок и проспал бы опасность… но делать было нечего, я оделся дрожащими
руками и бросился будить Матвея.
Но однажды, когда она подошла к нему с ласковой речью, он быстро
повернулся и с размаху хряско ударил ее кулаком
в лицо. Бабушка отшатнулась, покачалась на ногах, приложив
руку к губам, окрепла и сказала негромко, спокойно...
Гости обещали вернуться и уехали. Прощаясь, молодые люди радушно пожимали
руки Петра. Он порывисто отвечал на эти пожатия и долго прислушивался, как стучали по дороге колеса их брички. Затем он быстро
повернулся и ушел
в сад.
— Я ведь и
в самом деле не такая, он угадал, — прошептала она быстро, горячо, вся вдруг вспыхнув и закрасневшись, и,
повернувшись, вышла на этот раз так быстро, что никто и сообразить не успел, зачем это она возвращалась. Видели только, что она пошептала что-то Нине Александровне и, кажется,
руку ее поцеловала. Но Варя видела и слышала всё и с удивлением проводила ее глазами.
Ну, да: увидал вблизи,
в руках почти держал возможность счастия на всю жизнь — оно вдруг исчезло; да ведь и
в лотерее —
повернись колесо еще немного, и бедняк, пожалуй, стал бы богачом.
Паншин любезно раскланялся со всеми находившимися
в комнате, пожал
руку у Марьи Дмитриевны и у Лизаветы Михайловны, слегка потрепал Гедеоновского по плечу и,
повернувшись на каблуках, поймал Леночку за голову и поцеловал ее
в лоб.
А Лука Назарыч медленно шел дальше и окидывал хозяйским взглядом все.
В одном месте он было остановился и, нахмурив брови, посмотрел на мастера
в кожаной защитке и прядениках: лежавшая на полу, только что прокатанная железная полоса была с отщепиной… У несчастного мастера екнуло сердце, но Лука Назарыч только махнул
рукой,
повернулся и пошел дальше.
Терешка махнул
рукой,
повернулся на каблуках и побрел к стойке. С ним пришел
в кабак степенный, седобородый старик туляк Деян, известный по всему заводу под названием Поперешного, — он всегда шел поперек миру и теперь высматривал кругом, к чему бы «почипляться». Завидев Тита Горбатого, Деян поздоровался с ним и, мотнув головой на галдевшего Терешку, проговорил...
Но дама
повернулась к нему спиной, взяла девочку за
руку и пошла с ней
в купе, оставив Горизонта расшаркиваться и бормотать комплименты и извинения.
Он повиновался, открыл глаза,
повернулся к ней, обвил
рукой ее шею, притянул немного к себе и хотел поцеловать
в вырез рубашки —
в грудь. Она опять нежно, но повелительно отстранила его.
Матери хотелось сказать ему то, что она слышала от Николая о незаконности суда, но она плохо поняла это и частью позабыла слова. Стараясь вспомнить их, она отодвинулась
в сторону от людей и заметила, что на нее смотрит какой-то молодой человек со светлыми усами. Правую
руку он держал
в кармане брюк, от этого его левое плечо было ниже, и эта особенность фигуры показалась знакомой матери. Но он
повернулся к ней спиной, а она была озабочена воспоминаниями и тотчас же забыла о нем.
Только тогда я с трудом оторвался от страницы и
повернулся к вошедшим (как трудно играть комедию… ах, кто мне сегодня говорил о комедии?). Впереди был S — мрачно, молча, быстро высверливая глазами колодцы во мне,
в моем кресле, во вздрагивающих у меня под
рукой листках. Потом на секунду — какие-то знакомые, ежедневные лица на пороге, и вот от них отделилось одно — раздувающиеся, розово-коричневые жабры…
У него есть глаза и сердце только до тех пор, пока закон спит себе на полках; когда же этот господин сойдет оттуда и скажет твоему отцу: «А ну-ка, судья, не взяться ли нам за Тыбурция Драба или как там его зовут?» — с этого момента судья тотчас запирает свое сердце на ключ, и тогда у судьи такие твердые лапы, что скорее мир
повернется в другую сторону, чем пан Тыбурций вывернется из его
рук…
Я не знал еще, что такое голод, но при последних словах девочки у меня что-то
повернулось в груди, и я посмотрел на своих друзей, точно увидал их впервые. Валек по-прежнему лежал на траве и задумчиво следил за парившим
в небе ястребом. Теперь он не казался уже мне таким авторитетным, а при взгляде на Марусю, державшую обеими
руками кусок булки, у меня заныло сердце.
Он
в волнении схватил себя
руками за волосы и опять метнулся
в угол, но, дойдя до него, остановился,
повернулся лицом к Ромашову и весело захохотал. Подпоручик с тревогой следил за ним.
Он не договорил, устало махнул
рукой и,
повернувшись спиной к молодому офицеру, весь сгорбившись, опустившись, поплелся домой,
в свою грязную, старческую холостую квартиру.
Назанский опять подошел к поставцу. Но он не пил, а,
повернувшись спиной к Ромашову, мучительно тер лоб и крепко сжимал виски пальцами правой
руки. И
в этом нервном движении было что-то жалкое, бессильное, приниженное.
— А вот как мы, — прочти! — отвечал Сверстов, сунув ей
в руки записку, и,
повернувшись к стене, снова закрыл глаза.
Медленно и осторожно
повернувшись на одном месте, пароход боком причалил к пристани. Тотчас же масса людей,
в грубой овечьей подражательности, ринулась с парохода по сходне на берег, давя, толкая и тиская друг друга. Глубокое отвращение почувствовала Елена, ко всем этим красным мужским затылкам, к растерянным, злым, пудренным впопыхах женским лицам, потным
рукам, изогнутым угрожающе локтям. Казалось ей, что
в каждом из этих озверевших без нужды людях сидело то же самое животное, которое вчера раздавило ее.
Митька взял медленно
в руки одну за другой, осмотрел каждую и, перебрав все дубины,
повернулся прямо к царю.
И,
повернувшись к палачам, он сам продел
руки в приготовленные для них петли.
В то время когда Улитушка произносила свою угрозу, он уже
повернулся лицом к образам и скромно воздевал
руками.
И вот,
в одну из таких паскудных ночей, когда Аннинька лихо распевала перед Евпраксеюшкой репертуар своих паскудных песен,
в дверях комнаты вдруг показалась изнуренная, мертвенно-бледная фигура Иудушки. Губы его дрожали; глаза ввалились и, при тусклом мерцании пальмовой свечи, казались как бы незрящими впадинами;
руки были сложены ладонями внутрь. Он постоял несколько секунд перед обомлевшими женщинами и затем, медленно
повернувшись, вышел.
Мне показалось, что я пропал, — подсидели меня эти люди, и теперь мне уготовано место
в колонии для малолетних преступников! Когда так — все равно! Уж если тонуть, так на глубоком месте. Я сунул
в руки приказчика псалтирь, он спрятал его под пальто и пошел прочь, но тотчас
повернулся, и — псалтирь упал к моим ногам, а человек зашагал прочь, говоря...
Матвей Лозинский, разумеется, не знал еще, к своему несчастью, местных обычаев. Он только шел вперед, с раскрытым сердцем, с какими-то словами на устах, с надеждой
в душе. И когда к нему внезапно
повернулся высокий господин
в серой шляпе, когда он увидел, что это опять вчерашний полицейский, он излил на него все то чувство, которое его теперь переполняло: чувство огорчения и обиды, беспомощности и надежды на чью-то помощь. Одним словом, он наклонился и хотел поймать
руку мистера Гопкинса своими губами.
И
в толпе будто стукнуло что-то разом во все сердца, — произошло внезапное движение. Все глаза
повернулись туда же, а итальянцы приподнимались на цыпочках, сжимая свои грязные, загорелые кулаки, вытягивая свои жилистые
руки.
Легко, точно ребёнка, он поднял её на
руки, обнял всю, а она ловко
повернулась грудью к нему и на секунду прижала влажные губы к его сухим губам. Шатаясь, охваченный красным туманом, он нёс её куда-то, но женщина вдруг забилась
в его
руках, глухо вскрикивая...
Этот мальчик как будто толкнул красной от холода, мокрой
рукой застоявшееся колесо воспоминаний, оно нехотя
повернулось и вот — медленно кружится, разматывая серую ленту прожитого. Мягко шаркая по полу войлочными туфлями, он дошёл
в воспоминаниях до Палаги, и мысль снова обратилась к постоялке.
— На память! — вскричал красный камзол. Он размахнулся, и серпантинная лента длинной спиралью опустилась на
руку Дэзи, схватившей ее с восторгом. Она
повернулась, сжав
в кулаке ленту, и залилась смехом.
Она
повернулась в тот момент, когда между ее слепой массой и моим лицом прошла тень женской
руки, вытянутой жестом защиты.